Интервью
Дина Рубина: «Масштаб литературы измеряется ее качеством, а не местом проживания автора»
Когда речь заходит о книгах этого писателя, самая сложная задача – определиться с любимой. Что бы вы ни взяли – от ироничных и очень жизненных рассказов до мистического «Почерка Леонардо», за каждой строкой незримо присутствуют харизма и самоирония их автора. Именно поэтому творческий вечер Дины Рубиной, который пройдет уже в эту пятницу, 16 сентября, пропустить никак нельзя – говорят, когда персонажи ее произведений начинают говорить голосом своего автора, происходит настоящее чудо. А мы тем временем задали писательнице десять важных вопросов – о грядущем вечере, эмиграции, экранизациях и жанровых экспериментах.
– Дина Ильинична, совсем скоро пройдет ваш творческий вечер в Лондоне. В афише написано, что это будет ваше первое выступление здесь.
– Это неверно, просто создатели афиши внесли «свое видение» ситуации. Я была в Лондоне лет пять-шесть назад на книжной ярмарке и выступала перед очень маленьким кругом любителей литературы. Но – согласна, это очень странно, что при своей любви к английской литературе, английской живописи, музыке и…мебели (что немаловажно!) я до сих пор не исходила Лондон вдоль и поперек. Постараюсь соответствовать в ближайшие годы.
– Какую программу вы готовите для лондонских зрителей? Будете зачитывать отрывки из своих произведений?
– Читать буду непременно, поскольку это всегда и есть гвоздь любой моей программы. Я ведь «актерка», я привезу начитанные мною же аудиодиски моих книг, которые можно будет приобрести. А вот что именно буду читать и о чем говорить… это я и сама узнаю тогда, когда выйду на сцену и всмотрюсь в лица в зале. Я ведь выступаю более сорока лет, как говорит моя мама: «На этом деле собаку съела и вторую доедаю». Программа зависит от публики.
– Недавно в Санкт-Петербурге прошла выставка по мотивам ваших новелл «Окна», где через живопись, скульптуру, графику был передан важный смысл ваших произведений. Кроме того, вы создали литературно-музыкальный спектакль «Цыганка», который прошел с гастролями весной. Вам интересно объединять литературу с другими жанрами?
– Собственно, неудовлетворенность «тишиной» литературного текста, рядами букв, сквозь которые надо рассмотреть краски и почувствовать запахи, – всегда побуждала меня расширить рамки, как в самом тексте, описывая все краски и запахи, и звуки, так и на сцене – с помощью другого вида искусства. Спектакль по рассказу «Цыганка» в этом смысле довольно примечателен. Лариса Герштейн подобрала 25 старинных цыганских романсов, которыми она сопровождает мой текст. Получился такой вот «рассказ с сопровождением», то, что мы всегда называли «литературно-музыкальная композиция». У Ларисы низкий, сильный, совершенно «цыганский» голос, да и я не пискля… – получился динамичный и захватывающий спектакль. Это – второй опыт. Есть у нас с ней еще спектакль по моей повести «Воскресная месса в Толедо», и там Лариса поет романсы и песни на испанском и ладино, и все 15-18 века… Зал сидит завороженный. Я объясняю это как раз слиянием музыки и текста.
– Если продолжить эту тему, как вы относитесь к экранизациям своих произведений? В частности, многие упрекали фильм, снятый по вашей повести «Синдром Петрушки», в том, что он не передает атмосферу, смыслы, настроение написанной вами истории.
– Ни один полуторачасовой фильм никогда не передаст «смысл, настроение и атмосферу» большого романа. Надо ясно понимать, что кино – это другое искусство, оно не обязано иллюстрировать текст. Оно всегда – что-то другое, как правило – на основе некой центральной темы романа. Что касается моего отношения ко всем экранизациям… я люблю повторять с некоторой грустной иронией, что автора романа надо убивать ДО премьеры фильма, во имя милосердия.
– Насколько герои ваших книг похожи на вас? На первый взгляд, сразу бросается в глаза всепроникающая самоирония, которой вы наделяете большинство своих персонажей. А что еще? Есть ли у вас, используя термин из школьных сочинений, собирательный «лирический герой»?
– Вы, конечно, помните знаменитое высказывание Флобера: «Госпожа Бовари – это я»? Этим все сказано. Следует только добавить, что мои герои вовсе не лирики – в своем путешествии от начала к концу книги они обрастают дополнительными побуждениями, чертами характера, привычками и прочими обертонами, без которых настоящей литературы просто не возникает.
– Существует достаточно распространенная идея о том, что человек, деятельность которого напрямую связана с языком, сложнее всего адаптируется к жизни за границей. Согласны ли вы с этим утверждением? И как вам удалось стать исключением из этого «правила»?
– А почему вы решили, что я – исключение из правила? Я вовсе не исключение. Ибо Израиль – это мой дом, огромный кусок жизни – четверть века, что ни говорите, – это страна моих детей и внуков, за которую я болею душой… Но к моей работе, к моей литературе Израиль отношения не имеет. Моя жизнь действительно благополучна в бытовом смысле, я с комфортом обосновалась в одном из престижных и приятных пригородов Иерусалима, но все это – следствие моего успеха именно в России, мои тиражи в издательстве ЭКСМО и мои переводы на иностранные языки – тридцать шесть стран, включая Албанию и Турцию…Только не Израиль.
– Дмитрий Быков когда-то сказал о вас: «Мне кажется, что перемещение в Израиль сделало ее прозу ярче, динамичнее, но при этом она потеряла в масштабе». Как вы оцениваете влияние иммиграции на ваше творчество?
– А что есть масштаб в настоящей литературе? Возможно, Дмитрий Быков считает, что все должны писать в рифму или прозой о политических реалиях? Тогда великая (тонкая) книжка Хемингуэя «Старик и море», в которой на протяжении страниц рыбак ловит большую рыбу, совершенно «не масштабна». Не говоря уже о такой книге, как «Мадам Бовари», – история кокотки…или о странствующем психе по фамилии Кихот…ну и обо всей, в сущности, мировой литературе, ВСЕГДА основанной на конкретной истории конкретной личности, в конце концов – и на личных «не масштабных» переживаниях автора, пусть даже переданных через литературных героев. Масштаб литературы всегда измерялся ее качеством, а не местом проживания автора.
– Сегодня (по крайней мере, в Лондоне) появилась новая волна российской иммиграции, которая называет себя «глобальными русскими» и старается отмежеваться от тех, кому приходится после переезда занимать низкооплачиваемые должности или выполнять «грязную» работу. Вы же рассказывали, что в первое время в Израиле вам приходилось, в том числе, убирать квартиры за 10 шекелей – и что это был важный жизненный опыт. Что он вам дал?
– Ничего. Пятьдесят шекелей за пять часов тяжелой работы в чужом доме. Но тогда у меня не было выхода, надо было кормить детей. А я всегда твердо следую тем обстоятельствам, которые предлагают мне жизнь и чувство долга. Важным жизненным опытом я называю это потому, что могу использовать его в своей прозе. Но когда у писателя есть деньги для того, чтобы спокойно работать – да что угодно делать, – это прекрасно. Меня же всегда спасало легкое отношение к деньгам. Я чувствую себя обеспеченным человеком, и когда у меня в кармане 30 шекелей, и 300, и 30 тысяч. Просто я трачу эти разные суммы на разные вещи.
– Что вы чувствуете сегодня, приезжая в Россию? После стольких лет за границей не ощущаете ли вы некоего разрыва между собой и современным российским читателем?
– Разрыва со своим читателем я не ощущаю никогда – если это действительно мой читатель, то есть, человек, который годами идет со мной от книги к книге, взрослеет, стареет, переживает драмы, хохочет над комедийными страницами… Это самый близкий мне человек! И это подтверждает множество писем, которые я получаю. Что касается самой страны – да, я там давно «проезжий-чужой», не говоря о политике, в которой я никогда ничего не желала понимать. Возможно, поэтому я хотела бы вслед за повестью, над которой сейчас работаю, написать большой роман, основанный на реалиях российской жизни. Это побудило бы меня, как обычно, вгрызаться в плоть жизни, вынюхивать детали, ощупывать предметы и фигуры… словом, делать все то, что я обычно делаю, приступив к новой серьезной книге.
– Что должно случиться в России, чтобы вы захотели вернуться? И что должно случиться в Израиле, чтобы вы захотели оттуда уехать?
– Ничего нигде такого страшного, надеюсь, случиться не должно. Просто я – человек логичных и последовательных действий. Я по гороскопу Дева. Считаю, что биография писателя требует внутренней логики и уважения к самой себе. Считаю, что менять страны, как перчатки, это значит разменивать судьбу на тараканьи бега.